Курт Воннегут

«Сегодня я – министр народного образования,  – пишет Боконон,  – а завтра буду Еленой Прекрасной». Смысл этих слов яснее ясного: каждому из нас надо быть самим собой. Об этом я и думал в каменном мешке подземелья, и творения Боконона мне помогли.

Боконон просит меня петь вместе с ним:

Я сочинил на эти слова мелодию и потихоньку насвистывал ее, крутя велосипед, который в свою очередь крутил вентилятор, дававший нам воздух добрый старый воздух.

– Человек вдыхает кислород и выдыхает углекислоту,  – сказал я Моне.

– Как?

– Наука!

– А-а…

– Это одна из тайн жизни, которую человек долго не мог понять. Животные вдыхают то, что другие животные выдыхают, и наоборот.

– А я не знала.

– Теперь знаешь.

– Благодарю тебя.

– Не за что.

Когда я допедалировал нашу атмосферу до свежести и прохлады, я слез с велосипеда и взобрался по железным скобам – взглянуть, какая там, наверху, погода. Я лазил наверх несколько раз в день. В этот четвертый день я увидел сквозь узкую щелку приподнятой крышки люка, что погода стабилизировалась.

Но стабильность эта была сплошным диким движением, потому что смерчи бушевали, дя и по сей день бушуют. Но их пасти уже не сжирали все на земле. Смерчи поднялись на почтительное расстояние, мили на полторы. И это расстояние так мало менялось,  – будто Сан-Лоренцо был защищен от этих смерчей непроницаемой стеклянной крышей.

Мы переждали еще три дня, удостоверившись, что смерчи стали безобидными не только с виду. И тогда мы наполнили водой фляжки и поднялись наверх.

Воздух был сух и мертвенно-тих.

Как-то я слыхал мнение, что в умеренном климате должно быть шесть времен года, а не четыре: лето, осень, замыкание, зима, размыкание, весна. И я об этом вспомнил, встав во весь рост рядом с люком, приглядываясь, прислушиваясь, принюхиваясь.

Запахов не было. Движения не было. От каждого моего шага сухо трещал сине-белый лед. И каждый треск будил громкое эхо. Кончилась пора замыкания. Земля была замкнута накрепко. Настала зима, вечная и бесконечная. Я помог моей Моне выйти из нашего подземелья. Я предупредил ее, что нельзя трогать руками сине-белый лед, нельзя подносить руки ко рту.

– Никогда смерть не была так доступна,  – объяснил я ей.  – Достаточно коснуться земли, а потом – губ, и конец.

Она покачала головой, вздохнула.

– Очень злая мать,  – сказала она.

– Кто?

– Мать-земля, она уже не та добрая мать.

– Алло! Алло!  – закричал я в развалины замка. Страшная буря проложила огромные ходы сквозь гигантскую груду камней. Мы с Моной довольно машинально попытались поискать, не остался ли кто в живых, я говорю «машинально», потому что никакой жизни мы не чувствовали. Даже ни одна суетливо шмыгающая носом крыса не мелькнула мимо нас.

Из всего, что понастроил человек, сохранилась лишь арка замковых ворот. Мы с Моной подошли к ней. У подножья белой краской было написано бокононовское калипсо. Буквы были аккуратные. Краска свежая – доказательство, что кто-то еще, кроме нас, пережил бурю.

Калипсо звучало так:

• Наконец мы убрали спальню «Папы» Монзано. Но трупы…
• Анджела настояла, чтобы я досмотрел фотографии до…
• Меня отвезли на место у самого водопада, где был…
• – Значит, вы – Филипп Касл, сын Джулиана Касла,  –…
• Прошло три часа после ужина, а Фрэнк все еще не вернулся.…
• Именно в этой мастерской надгробий я испытал свой…
• Я все еще сидел в баре с Ньютом, с Лоу Кросби, еще…
• – Теперь тебе легче говорить со мной?  – спросила…
• Но он не умер. Его можно было бы принять за мертвеца,…
• – А есть такое вещество?  – спросил я. – Да нет…
• Письмо Клэр Минтон было напечатано в худшие времена…
• Голова у меня болела, шея затекла, а тут меня еще…
• Рваная рана погибели теперь разверзлась в нескольких…
• Ньют не написал, кто его нареченная. Но недели…
• Когда Лайонел Бойд Джонсон и капрал Эрл Маккэйб были…